Notes

«Повесть о Савве Грудцыне» как зеркало русской литературы.

XVII век стал для России переломным. Смутное время, присоединение Малороссии, церковный раскол, появление старообрядчества и хлыстовства, начало петровских реформ. Последний век старой, допетровской Руси был бурным, и появление великого преобразователя было во многом логичным его завершением.

Несмотря на то, что западное влияние заметно в русской культуре еще в эпоху Ивана Грозного (достаточно вспомнить изображения языческих философов вперемешку с православными святыми в росписях кремлевских соборов), именно в XVII веке оно становится по-настоящему ощутимым. Иконы «фряжского» письма, полки иноземного строя, театр — все это появилось на Руси еще до Петра. Но дело не только и не столько в заимствовании. Россия с некоторым опозданием шла по тому же пути, по которому шла и Западная Европа, поэтому неудивительно, что даже и без каких-то радикальных реформ и каких-то явных заимствований страна всё больше начинала походить на Запад, повторяя этапы не только культурного, но и социально-экономического развития западных стран — достаточно вспомнить закрепощение крестьян в 1649 году.

Поэтому неудивительно, что именно в XVII веке, а, конкретнее, в конце 1660-х годов, была написана анонимная «Повесть о Савве Грудцыне» — одно из наиболее ранних произведений русской беллетристики, то есть литературы в современном смысле этого слова, не относящейся к эпосу, фольклору или житийное литературе. В отличие от знаменитого «Слова о полку Игореве», данное произведение служит не прославлению героев прошлого, а развлечению и наставлению читателя, то есть является уже чистой беллетристикой. Кроме того, «Повесть» избежала проблемы, с которой сталкивались исследователи «Слова», «Задонщины» и других более ранних произведений русской литературы — проблемы оспаривания подлинности и древности произведения. Если о более древних памятниках русской литературы ведутся споры относительно датировки их написания, то датировка «Повести» примерно второй половиной 60-х годов XVII века ни у кого сомнений не вызывает.

Таким образом, если искать истоки русской художественной литературы, то мимо «Повести» пройти никак нельзя. Она ближе к современной литературе в жанровом отношении, чем более ранние произведения русской литературы, она написана в допетровской Руси, ещё не прошедшей насильственной вестернизации, датировка ее создания не вызывает сомнений, она на протяжении доброго столетия пользовалась огромной популярностью, и, наконец, ей присущи черты, которые можно обнаружить в русской литературе «золотого века». Конечно, говоря о схожести черт «Повести» и русской классики, мы не можем претендовать на безусловную истину, но вправе указывать на сходства и делать предположения.

Краткая фабула «Повести» такова. Савва Грудцын, юный сын богатого и всеми уважаемого купца, приехав по поручению отца по торговым делам в Орел, поселяется там в доме старого друга тятеньки. Старик женат третьим браком на молодой женщине. Она соблазняет Савву, и он вступает с ней в связь, презрев и святость брака, и уважение к человеку, под крышей которого он живет, и уважение к родному отцу, чьего друга он позорит. Отказав своей любовнице в близости в светлый праздник Вознесения Господня, он навлек на себя её гнев. Опоив Савву любовным напитком, после которого он влюбился в нее без памяти, она заявила своему мужу, что Савва её домогался. Купеческий сын был изгнан из дому, и в отчаянии подписал договор с сатаной. Нечистый устроил так, что Савва был принят обратно в дом старика и смог возобновить связь с его женой. Савва посещает пир у сатаны, а тем временем слухи о его похождениях доходят до ушей его родителей, которые стремятся вырвать сына из рук греха. Но, подзуживаемый бесом, Савва отправляется гулять по Руси. Посетив село на Оке, где бес бранил Савву за беседу с нищим старцем-провидцем, оплакивавшем его грехи, и, посетив Шую, он отправляется в Москву.

По настоянию беса Савва поступает на царскую службу. Он отличается в боях за Смоленск и остается жить в Москве, окружённый почетом. Затем Савву сражает тяжелая болезнь. Он исповедуется, после чего бес обвиняет его в нарушении договора и начинает терзать. По молитве Саввы ему является Пресвятая Богородица, Иоанн Богослов и митрополит Петр, и наказывают ему в день праздника Казанской иконы Божией Матери (8 июля) придти в Успенский собор и исполнить повеление, которое ему будет дано. Савва так и поступил. В храме раздается глас с небес, который повелевает Савве посвятить себя церкви и более не грешить. Сверху падает договор Саввы с сатаной, текст которого полностью стерт. Савва исцеляется, раздает имущество бедным, уходит в монастырь и с миром отходит к Господу.

Что бросается в глаза при прочтении повести?

Во-первых, ее жанровая эклектичность. Тут и любовная драма, и воинский эпос, и религиозно-нравоучительная история. В коротенький текст автор впихнул сразу три жанра. Это в будущем станет весьма характерным для русской литературы. У Достоевского перемешиваются любовная драма, детектив и религиозно-философское повествование, у Толстого — любовный роман, эпическое повествование о войне и всё то же философствование, Гоголь совмещает комедию, мелодраму, трагедию и эпос и т. д.

Во-вторых, весьма оригинальный взгляд автора на любовь между мужчиной и женщиной. Савва и замужняя распутница целыми днями предаются блуду, пребывая в нем, как «свиния в кале», но после первой же размолвки становится ясно, что особо сильных чувств они друг к другу не испытывают — Савва игнорирует свою любовницу, а та устраивает так, чтобы он был изгнан из дома. Причём ее уверенность в том, что Савва к ней равнодушен, настолько сильна, что для того, чтоб заставить купчика помучиться, она опоила его любовным напитком. Савва равнодушен к ней настолько, что для него нужен любовный напиток, а она к нему — настолько, что выгоняет его из дома. Более того, когда бес их воссоединяет, Савва, натешившись с ней вдоволь, отправляется бродить по Руси. Видно, действие любовного напитка прошло. Для произведений русской литературы такое небрежное отношение к любовной теме вполне нормально, любовные линии в них нечасто относятся к числу наиболее удачных.

В-третьих, в повести есть совершенно восхитительный момент, когда Савва хочет служить некоему полковнику, но бес настаивает, чтобы он поступил на службу к царю. То есть, автор прямо говорит читателю, что царские слуги суть братья черту. О весьма специфическом отношении авторов русской классики к российской власти написаны тома, достаточно сказать, что лояльны ей были только Гоголь и Достоевский, да и то, если говорить о Достоевском — в конце жизни и скорее чисто формально, когда наряду с пиететом к царю и стране нещадно бичуется всё российское общество.

В-четвертых, автор подчеркнуто религиозен. Да, это вполне характерно для эпохи, но в «Декамероне» и «Кентерберийских рассказах» особых рефлексий на тему греха нет, да и в русском «Слове о полку Игореве» религия сведена к символам, обрамляющим эпическое повествование. Для автора же «Повести» вопрос благочестия, греха и милости Божией является центральным. Он не слишком воцерковлен, его стиль непохож на стиль авторов житий святых, он любит посмаковать рассказ о блуде, он создает сложную, полуязыческую по сути схему, где вначале требуется милость Богородицы, потом посещение определенного храма в определенный день и только потом — милость Божия, но все это только более ярко оттеняет его искреннюю веру во Всемилостивого Господа. Такова будет и вся русская литература, вплоть до советских времен — невоцерковленная, но глубоко религиозная.

В-пятых, в «Повести» есть эпизод, который, возможно, отсылает читателя к теме, которая занимала умы многих русских писателей, и непосредственно связана с предыдущим пунктом. Савва посещает село Павлов Перевоз на реке Оке. Там он встречает нищего старца, который, увидев Савву, плачет. Савва спрашивает старца о причине его слез, и узнает, что старец оплакивает его грехи. Бес бранит Савву за то, что он говорил со старцем. Село Павлов Перевоз реально существовало. И уроженцем этого села был Иван Тимофеевич Суслов, первый «Христос» секты хлыстов. А неподалеку, в том же нынешнем Павловском районе Нижегородской области, и по сей день стоит гора Городина, на которую, согласно хлыстовской легенде, сошел Сам Господь Саваоф, и вселился в Данилу Филипповича, основателя секты. Напомним, что Саваофа на Руси изображали седобородым старцем. И, хотя Большой Московский Собор 1666-67 гг. и запретил подобные изображения, они все равно оставались и до сих остаются широко распространены. Более того, уже после проведения собора Димитрий Ростовский указывал на допустимость подобных изображений. Старообрядцы решений собора, который проклял их обряды, никогда не признавали, а в 1971 году и Московский Патриархат отменил соборные проклятия. Об изображении Саваофа речи не шло, однако нелегитимность решений собора 1666-67 гг. была ясно подтверждена. Собор же 1666-67 гг. проявлял чудовищную богословскую безграмотность — как в вопросе об обрядах, так и в вопросе об изображении Саваофа, каковым сам собор называет Бога Отца, которого, свою очередь, изображать в виде библейского образа «старца Ветхого Деньми» считали возможными многие из богословов древности, хотя были и такие, что видели в «Ветхом Деньми» Бога Сына или всю Пресвятую Троицу. Изображения Саваофа в виде старца были на Руси чрезвычайно популярны, особенно во времена Ивана Грозного, и не будет большим преувеличением предположить, что автор «Повести» намекает на явление Савве Самого Господа. Но ведь явление Господа Саваофа в селе Павлов Перевоз — это хлыстовское предание. Вполне вероятно, что автор либо был хлыстом, либо был наслышан о хлыстах и проявлял к ним интерес. Это интерес потом разделили многие русские писатели, которые писали о хлыстах: Лесков, Достоевский, Мельников-Печерский, Мережковский, Горький, Андрей Белый.

Данный очерк не претендует на то, что высказанные в нём предположения являются единственно верными, а сделанные обобщения — безукоризненно выполненными. Однако, очевидно, что русская классическая литература, которая высочайше оценивается во всем мире и которая хотя бы фрагментарно осела в умах миллионов наших сограждан за время прохождения школьной программы, имеет огромное культурное значение. И было бы весьма интересно и полезно выявить в ней вневременные черты русской культуры, для чего необходимо сравнить ее с литературой допетровской Руси.

Конец и Богу слава.