Notes

Настя недовольно сощурила глаза и зашарила рукой по кровати, на которой лежала в ворохе сбитых простыней. Она чуть нахмурилась и прикусила краешек губы. С помощью этой недовольной гримасы, впрочем, не лишавшей её очарования, Настя пыталась спугнуть остатки сна, слишком сумбурного для обычно спокойной и уравновешенной в состоянии бодрости девушки. Блуждающая рука наткнулась на телефон. Пальцы вцепились в корпус и поднесли его к лицу. Настя застонала и закрыла глаза, спасаясь от резкого света экрана. Недовольно приоткрыв левый глаз, она пролистала несколько появившихся за ночь новых уведомлений. Чуть крепче сжав пальцы,, словно выдавливая этим движением последние воспоминания о приснившемся, она развернула одно из сообщений.
Сотрудники и сотрудницы, очень интересно. Феминитивы - это же так приятно, особенно, когда стоят на втором месте, так, где им и положено. В штаб оппозиции. Потрясающе. Настя широко зевнула. Оппозиции чему не уточнялось. Видимо, не сборищу из постоянных пользователей соцсетей, в одной из которых и было размещено объявление. Посмотрев адрес на карте, Настя составила маршрут и прикинула, что добраться туда вполне можно пешком где-то за полчаса. Но идти куда-то не хотелось, хотелось валяться в кровати и страдать. Или делать вид, что страдаешь. Настя откинула телефон и свернулась в калачик. Идти куда-то и навязываться, пусть даже и по объявлению, не очень то и хотелось.
Подобно многим женщинам, Анастасия считала, что ей не к лицу проявлять пылкие чувства первой, да и не только пылкие, а вообще хоть какую-то инициативу. Ну, в самых критических ситуациях можно, но это бывает очень редко. Это свое качество она называла самодостаточностью. Им, видимо, объяснялось и прохладность, с которой она изредко ловила обрывки разговоров своих сокурсников о несправедливости, грядущих переменах и выпущенных или забракованных законах. Настя чувствовала, что вся эта политика в общем то плевать на неё хотела, и отвечала ей тем же. Ей и своих проблем хватало, даже если их было и не очень много.
Сами же обсуждающие все эти высокие материи сокурстники в своём отношении к Насте от этих самых безразличных ко всему на свете высоких материй разительно отличались. По мнению Насти, большая часть этих юношей бледных с лицами, горящими россыпью угрей, была вполне себе симпатичной, пусть и не в меру восторженной и несколько нервной, подобно гостям политических шоу в телевизоре, которые она изредко смотрела, когда гостила у родителей. Они систематически материализовывались как-будто из ниоткуда рядом с Анастасией. На переменах между лекциями и семинарами, когда она одиноко подпирала стенку, а иногда и во время занятий, практических работ, завязывая разговоры об Украине, Киеве и России, о том, что их связывало. Может быть из-за того, что Настя сама была не местной, родом из Украины, что угадывалось по её лёгкому, мелодичному гэгэканью. Настя, далёкая от подобных тем каждый раз чувствовала лёгкий интеллектуальный дискомфорт, когда к ней, робея, подходил очередной доморещенный политолог, посмотревший ролик на ютубе, и начинал ей его пересказывать. Подобное поведение, как Настя смутно чувствовала, скорее указывало на неумелую попытку поведать ей о каких-то личных и скрытых от самих себя чувствах, чем о желании приобщить её к делам государственной важности посредством обсуждения блогеров. Отношения стран - это, конечно, интересно, но не так, как отношения полов. Настя знала, что мальчики часто выражают свои переживания и эмоции невообразимо идиотскими способами. Краткое изложение роликов с ютуба из них ещё не самый ужасный и странный. Все это было похоже но отчётливо сохранившиеся воспоминания из младших классов, когда её дергали за пару тогда еще аккуратных, тугих косичек. Косички ей заплетал в основном папа, но иногда и мама. В те времена Настя была довольно несамостоятельной и ещё не знала, как реагировать на подобные ухаживания со стороны одноклассников. Она даже не подозревала, что это и есть ухаживания, а не попопытки обидеть её. Но жаловаться папе или учителям ей не хотелось. Настя пыталась решать вопрос самостоятельно: сердиться, драться и, о ужас, о стыд, пришедший чуть позже вместе с пониманием того, что было скрыто за подобными действиями, даже плакать. К тому моменту, когда она разобралась, что тут к чему, было уже поздно. Время косичек прошло, она сказала папе, что это не модно, и ходила с простым хвостиком. Мальчики к тому времени тоже не сильно рвались дёргать её за волосы. Ухаживания перешли на другой уровень, а Настя только заканчивала разбираться с начальным.
Вот и сейчас, лёжа в своей постели и закрыв глаза, она никуда не спешила, а придавлась воспоминаниям о днях минувших. Но Настя проводила в постели не всю свою жизнь, временами она очень старалась. Просто не успевала приноравливаться к мужской, слишком быстро меняющейся манере самовыражаться. Подстраиваться под непоседливых, уже вполне себе взрослых самцов, при этом напоминающих маленьких детей, не получалось. И ещё обиднее было от того, что многие из её одноклассниц, а потом и сокурсниц умудрялись эти ухаживания самого разного сорта, качества и изощренности принимать совершенно естественно, совсем не мучаясь. Всегда то им было комфортно, всё то воспринималось как должное: будь то бутылка с пивом и семечки в подъезде, совместная игра в доту или ксго, прогулки по парку, робкие пожатия потных, слегка дрожащих ладошек. Всё это было и у Насти, и всё это было как-то не так как надо. При этом она не надеялась, что прекрасный принц свалится на неё с неба, запросы у Насти были вполне себе скромными. К тому же, она не сидела, сложа руки. Да, обычно она, как и сейчас, лежала у себя в кровати, обхватив подушку, и активно самосовершенствовалась, думая о всяком. К примеру, о том, как ей ответить на реплику, на которую ранее отрегагировала недостоточно остроумно. Она придумывала и возможные подкаты со стороны потенциальных ухажёров. Все более искрометные фразы с её стороны сменялись все более наполненными страстью словами воображаемого собеседника. Но подобные репетиции диалогов у себя в голове не сильно помогали. Повторять их второй раз казалось ей скучно и пошло. Невероятно смешные и интересные они так и оставались достоянием её внутренного мира. Перевести плоды же этих трудов в мир реальный не выходило. С настоящими, живыми мальчиками не получалось поговоиить не только об интересном, но и об самом обыденном и скучном. Даже самые скромные её запросы почему-то не удовлетворялись. Вот и сейчас, она с тоской думала о том, что какая-то не такая. Проявление симпатии с помощью рассуждений о левых и правых казалось ей такой же дикостью, как и признания в любви через разговоры в падиках о высоком и не очень.
Настя перевернулась на спину, ещё раз схватилась за телефон и перечитала объявление. Прикусив губы, она спрятала гаджет под подушку и сползла с кровати на пол. Усевшись, она вытянула ноги и потянулась к пальцам на ступнях. Взгляд упал на аккуратные стопки книг, спрятанных под кроватью. Их вид отозвался в сердце привычным уколом стыда. Это была её пока ещё небольшая, но постеппенно заполняющая все пространство под кроватью тайна, не очень тщательно скрываемая от самой себя. Настя постоянно покупала новые книги, ставила на полку и не читала. Проходили дни, недели и месяцы. Новые книги, так и не раскрытые, переполазли под кровать из трусости, не смея больше мучать её, а может, из жалости, не имея сил терпеть её пристыженный взор. Среди этой груды была и парочка другая околополитических. Их она приобрела в надежде погрузиться в мир солидных мужчин, от которого всегда чувствовала себя отрезанной. Фрейд, кажется, называл это комплексом кастрации.
По каким-то неведомы Насте приятнам окунуться в мир мужчин как-то всё не получалось. Точно не потому, что сама Настя была простовата для этого. Скорее политика сама была не очень серьезной штукой, чтобы тратить на неё время. Настя никак не могла разобраться со своими желаниями. Притягательный мир больших свершений при её приближении почему-то превращался в цирковую арену с клоунами. К примеру, если взять это дурацкое деление на правых и левых и посмотреть на всё это объективно, то начинаешь подозревать какой-то подвох. Насте казалось, что тут кроется спрятанная на самом видном месте насмешка. Ну в самом деле, лево и право целиком зависит от самого человека. Что для неё право, то для её отражения в зеркале уже лево. Как к чему-то, пользующемуся такими дурацкими названиями, подходить с серьёзным лицом? Неужели никто не понимает, что как корабль назовёшь, так он и поплывёт? Если ты называешь свою партию правой, а партию господина в просторном пиджаке левой, то будь готов к тому, что парочке из тупого и ещё более тупого одна из них покажется сеном, а другая соломой. И как со всем этим прикажете работать?
В общем, политика не шла, диалоги с бледными юношами не клеились. Подобно русским крестьянам, Анастасия безнадёжно путалась во всех правых и левых, виноватых и обиженных. Сидя на холодном полу, думая о всём этом, она чувствовала себя несчастной. Самую малость, конечно, но глаза начали немного увлажняться. В голову лезли всякие мысли, мешая собраться. Ну вот почему Настя не могла ответить ничего внятного на проповеди сокурсников? Непонятно, хотя вроде и посмотрела через силу пару роликов Навального. Она, правда, подозревала временами, что именно эта её неспособность извлекать из себя хоть что-нибудь внятное могла быть её плюсом, а не минусом, частью женского шарма. Насте казалось, что мальчикам даже нравится что-то бесконечно ей бубнить на ухо, рассказыая о чём-то непонятном, не получая от неё в ответ ничего кроме задумчивого молчания и томных взоров. Вроде вполне себе ничего, но оставалось маленькое но. Дело было в том, что хотя Настя и не отрицала того, что томные взоры и молчание - это не так уж и плохо, она всё равно хотела себе какой-то более яркой и зрелищной роли. Да и когда она слушала все эти рассуждия и ровным счётом ничего не понимала, то с раздражением начинала замечать, как внутри неё зреет ощущение собственной никчемности. Настя подтянула к себе ноги и положила голову на кровать, обхватив руками подушку.
В том, чтобы исполнять вторые роли Настя ничего ужасного не видела. В конце концов, меньше хлопот. Пусть себе бубнят и строят из себя умников. Настя единственно боялась, что она, один раз взяв на себя амплуа актрисы третьего плана, уже не сможет заставить себя пробиваться к другим ролям. Хотелось сначала попробовать себя в чём-то другом, пусть она всегда и была девочкой довольно робкой. Часто мучилась воспоминанием о том, как ей в первый раз предложили закурить, а она от волнения не смогла сделать и затяжки. Так в итоге ни разу и не попробовала.
Дв, возможности, конечно, не ограничивались кавалерами грусного образа, постящими глупости в твиттере о Навальном, но именно они казались Насте больше всего ей подходящими в качестве будущих воздыхателей. Она, хотя и осознавала, что её саму, в окружении лиц мужского пола постоянно охватывала легкая оторопь, всё равно позиционировала себя как женщину роковую, которой быть глупенькой дурочкой совсем не к лицу. Хотелось блистать красивыми и умными фразами, очаровывать и покорять парой метко пущенных слов. Публикой поэтому она должна была окружать себя соответствующей, способной всё это оценить. А оценить, как ей казалось, в этом деле можно было много чего. Что может быть приятнее и интереснее, чем вдохновлять не разочаровавшегося еще в жизни, горящего и пылающего жаром страсти юношу, служить музой для разжигателя пожара мировой революции? Вообще, много чего, вагон и маленькая тележка дел интереснее. Но музой тоже неплохо.
Настя вздохнула и поднялась с пола, оперевшись руками на кровать. Подавила ещё один грустный вздох и прошла к зеркалу, стерев микроскопическую слезинку с глаза. Как ни крути, а объявление пришлось весьма кстати, жалеть себя не время. Летняя сессия была успешно закрыта, томиться дома от жары и безделья - интересно, конечно, но Настя знала, что способна на большее. Она откинула волосы с лица и заправила за уши, потерла круги под глазами. Не смотря на растущие под кроватью завалы, Анастасия после начала лета успела таки прочитать пару томов Платонова. После этого современная политика, не став понятнее, всё же приобрела в её глазах какую-то доселе не улавливаемую ей прелесть. Перспектива стать новой Розой Люксембург или Дульсинеей, о любви к которой потом напишет роман Сервантес двадцатьпервого века, казалась ей совершенно чудесной.
Настя предствила себя в очках с массивной оправой и сшитой на советской машинке платье с высоким воротничком. Под мышкой одной руки у неё были три тома архипелага ГУЛАГа Солженица, а другой рукой она держала раскрытый Mein Kampf.
-Я пока работаю над собственной политической программой. Будьте так добры, не беспокойте меня.
Она произнесла эту фразу несколько раз, меняя выражение лица, интонации и жесты. Пока получалось не очень. Ничего, просто не хватает уверенности в голосе. А она обязательно появится, стоит просто прийти в штаб, записаться и подождать, пока атмосфера героических свершений не проникнет и в нее. А как только проникнет, можно тут же и уйти, закончив проращивание посеянных семян у себя в норе в одиночестве. Загадочно отмалчиваться о своем решении идти собственным путём, неспособности заковать свой гордый дух в цепи общепринятых доктрин. Настя робко улыбнулась, отойдя от зеркала. Она уже начала понемногу влюблятся в свой будущий образ. Вот это женщина: властная, , решительная, недоступная для всех, кроме неё самой. От избытка чувств Настя даже неуверенно обхватила саму себя руками, чуть-чуть покружившись по комнате. Вовсе не из инфантильности. Она знала, что физическое проявление нежности, в том числе такое дурацкое как обнимание подушки или самой себя, способствует выработке гормонов, название которых вечно забывала. А зти штучки в крови и делают человека счастливым. Это объективные научные данные. Так что можно немножко и пообниматься с собой, повальсировать в одиночестве. Ничего страшного тут нет.
Какая-то часть её мозга, впрочем, осознавала, что подобные размышления уводят от избранного ею пути будущего политического светила, и осуждала подобное своё поведение. Но Настя, как и подавляющее большинство людей этой частью мозга не ограничивалась. Она предпочитала прощать себе и другим маленькие слабости, пусть временами и выражая своё неодобрерие, чтобы реально чувствовать себя совсем уж тряпкой. Вполне можно быть холодной и недоступной снобкой потом, а сейчас немного порадоваться будущему успеху. Впрочем, недолго. Праздновать пока ещё рано. Впереди долгий и сложный путь. Быть женщиной - это не просто. Да и перед тем как ей просто быть, надо ещё умудриться ей стать, если вкладываешь в это понятие что-то более осмысленное, чем патриархальный самец.
Вот так, думая о патриархальных самцах, угнетённых женщинах и глупых, ничего не понимающих в политике политиках, Настя неспешно накрасилась, позавтракала, умылась, накрасилась ещё раз, посидела вконтакте, почитала книжку, позависала в интернете, полежала в ванной, наспех перекусила, пару раз переоделась, подправила макияж и вышла из квартиры